Только не - Игорь Толич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я смотрела на закат из окна своей квартиры. Стас подошёл сзади и обнял меня.
— Почему ты не примерила подвеску? — спросил он. — Тебе не понравилось?
— Понравилось.
Он ушёл и вернулся, чтобы самолично прицепить мне на шею эту пошлую безделушку. Несмотря на то, что сердечко было крохотным — всего несколько грамм, его вес я ощущала так, словно лошадиный хомут давит мне на плечи, отчего я чуть не падаю на пол, чуть не плачу и хочу поскорее скинуть с себя эту тяжесть.
— Значит, розы не понравились? — вновь допытывался Стас.
— Очень красивые.
Розы в самом деле были красивы какой-то неземной, адской красотой — красотой разврата, пульсирующей каждым отдельным бутоном, похожим на голодный рот или мясистое чрево. Они могли бы стать прекрасными, не будь их так много, не будь они так грубо слеплены друг с другом единым кровавым зевом.
Стас начал целовать меня в шею, потом стал расстёгивать платье, потом сжал грудь до боли, выказывая свой пыл.
Я осторожно высвободилась, пообещав, что сейчас приду. Ушла в туалет.
Не поднимая крышки, села на унитаз и зарылась в ладони лицом. Меня трясло.
Через какое-то время я расслышала, как меня зовёт Стас. Наверное, я просидела слишком долго, и он успел забеспокоиться.
Когда я вернулась в комнату, Стас указал на мой телефон и пояснил:
— Тебе звонил кто-то.
На экране действительно осталась отметка о пропущенном вызове, и светилось одно входящее сообщение: «С Днём Рождения, Лиз».
Я повернулась к Стасу.
У меня всё сжалось внутри, больно-больно, сильно-сильно.
Он сидел в кресле — молодой, красивый, возбуждённый мужчина, который потратил для кого-то неподъёмную сумму на охапку уже мёртвых растений и милый до отвращения кусок золота, который нисколько не был похож на то, что изображал. Человеческое сердце совсем другое, совсем негладкое, немилое, оно постоянно бьётся, бьётся, расширяется и сжимается, а сейчас оно рвётся на части, и не золото, а кровь бежит внутри него. Я слышала, как она стучалась в мои виски.
— Стас, — сказала я, — у нас ничего не получится.
— Почему?
— Дело не в тебе, дело во мне.
— Дурацкая формулировка, — ответил он.
— Может, формулировка дурацкая. А может, и я дура…
— Да, — согласился Стас. — Ты точно дура.
— Да, Илзе, ты дура, — слово в слово повторила на следующий день Габи, когда я позвонила ей и призналась, что натворила вчера вечером.
— Ну, хорошо. Даже если так, я не могла заниматься с ним этим. Не могла, — оправдывалась я в трубку. — А заставлять его ждать дальше просто бесчестно.
— Да причём тут вообще Стас? — возмутилась Габриеля. — Меня не волнует наполненность его мошонки. В конце концов, он уже взрослый мальчик — справится сам. А называть тебя дурой имею право только я. Так что пусть катится на все четыре стороны. Он не первый и не последний. Меня волнуешь ты, Илзе. Ты зациклилась на мужике, который тебе ничего не обещал и даже не пробует вернуть тебя. В шею надо гнать таких людей, а не страдать по ним.
— Я бы и рада, — вздохнула я, пересаживаясь на пол напротив телевизора, который служил мне своеобразным ночником — другого света я не включала во всей квартире и теперь сидела впотьмах, слушая Габи и глядя на беззвучный экран. — Я была бы рада прогнать Тони и навсегда забыть о его существовании, но у меня не выходит.
— Ты ему что-нибудь ответила?
— Нет.
— Правильно, — с нажимом сказала Габриеля. — Нормальный человек не смски бы слал, а приполз на коленях с букетом и извинениями.
— У меня уже есть один букет, — хмыкнула я и безрадостно оглядела необъятный куст, застывший мрачным изваянием в ведре, забитым в угол и торчащим оттуда будто с презрением за то, как обошлись с его дарителем. — Теперь не знаю, что с ним делать. Только место занимает, а толку никакого.
— Выброси, — легко предложила Габи. — Стасу уже всё равно, а тебе полегчает.
Я последовала и этому её совету.
После разговора сгребла в охапку ни в чём неповинные цветы и понесла на улицу. Оставить их в урне оказалось проще, чем я себе представляла — совесть меня почти не мучила. А вот как распорядиться золотой подвеской, я не знала. Утилизировать её так же безжалостно, как цветы, мне не позволило чувство ответственности.
Я решила, что раз уж подарки должны приносить кому-то счастье, то нужно отнести украшение в ломбард. На вырученные деньги я хотела что-нибудь купить, но больше не для себя, а для того, кому они сейчас нужнее.
Идя по подземному переходу, я положила одну купюру в шапку уличному музыканту, который играл на саксофоне, послушала его недолго и пошла дальше.
В том же переходе, уже у самого выхода стояла бабушка, продававшая грибы. Судя по её виду и виду её товара, можно было догадаться, что бабушка собирала эти грибы сама, чтобы заработать хоть какие-нибудь деньги помимо своей жалкой пенсии.
Я купила у бабушки все грибы, а ещё орехи и домашнее варенье. От сдачи отказалась и попросила не благодарить меня так рьяно.
— Ты хоть скажи, как тебя зовут, — попросила бабушка. — Я за тебя свечку в церкви поставлю.
Я подумала и ответила:
— Если вам несложно, поставьте, пожалуйста, свечу за Антона. И ещё за Станислава. Это мои знакомые. Они хорошие люди. Пусть у них всё наладится.
Бабушка кивнула, а я, еле волоча ноги из-за тяжёлой сумки со всякой снедью, направилась домой.
Не знаю, выполнила ли бабушка своё обещание, и, если выполнила, помогли ли как-то свечи Антону и Станиславу, но мне стало по-настоящему спокойно, а из грибов, которые я насушила впрок, получался замечательный наваристый суп, согревавший меня в наступающих холодах.
Приближающуюся зиму я решила встречать в полной боевой готовности, не поддаваясь хандре и огромному желанию спать по двадцать часов в сутки. Я давала себе высыпаться вволю, но при этом день проводила активно: я снова много писала, писала даже больше, чем в весенний и летний период, когда Тони ещё появлялся. Теперь мне не нужно было отвлекаться и на эти короткие встречи. В моём распоряжении
